Петю Ефимова они придумали похоронить неподалеку, на краю кладбища Кретинги, поближе к монастырю. Его положили в пустую могилу, с которой взрывом сдвинуло гранитную могильную плиту. Могила была солидной и старой. Корректировщики приметили ее, когда двигались через кладбище к месту боя, в котором погиб Петя. От того, кто лежал в этой могиле раньше, ничего уже не осталось. Наверху у изголовья стоял хорошо заметный надгробный камень из серого гранита с надписью, наполовину затертой временем.
Кто был похоронен там и когда, понять не представлялось возможным. Сохранилась лишь эпитафия: «Aliis lucens uror». Лебедев перевел латинскую надпись: «Светя другим, сгораю». Она всем понравилась. Место запомнили, чтобы после войны перезахоронить героя. Хотя и эта могила выглядела очень прилично. Возможно, потом они просто закажут новую надпись на этом старом памятнике. Что-нибудь, вроде: «Здесь покоится героический краснофлотец Петр Ефимов, спасший товарищей огнем своего пулемета». Война шла уже несколько суток, а в победе никто из них даже не сомневался. Тем более, после того, как сами наблюдали бегство немцев и массовое истребление их тем же Ефимовым, не говоря уже о множестве жертв огня корабельной артиллерии.
Документы у мертвого бойца забрали, а могильную плиту общими усилиями задвинули на место. Времени на церемонии у них не осталось. Поступил приказ срочно уходить из городка. Его передали всем остальным корректировочным группам, и в радиостанции у Березина на этом как раз закончился заряд аккумуляторов.
Лебедев всю дорогу корил себя за то, что едва не погубил их всех. Ну, что за манера кричать врагам, чтобы они сдавались? Только демаскировал себя и остальных краснофлотцев. И, если бы не погибший Петя Ефимов, который не растерялся и спас товарищей ценой своей жизни, все они могли погибнуть. А нужно было, увидев бегущих немцев, просто тихонько залечь и расстрелять их из двух пулеметов. Но, не выработан еще необходимый боевой опыт, а нужные рефлексы еще не впитались в кровь, вот и свалял Сашка дурака. Впредь он решил действовать на фронте гораздо осторожнее.
Чтобы не отстать от морпехов, корректировщики двинулись напрямик, быстро выйдя к реке. Тут их взорам предстала страшная картина. На лужайке возле речки на деревьях висели повешенные. Трое мужчин и одна женщина в гражданской одежде. На каждом из них висели таблички с надписью корявыми буквами по-русски: «комиссар». А в дальнем конце этой же лужайки лежали трупы расстрелянных в форме политруков. Заниматься похоронами краснофлотцы не имели возможности, но они аккуратно сняли повешенных с деревьев, забросали тела ветками и выкинули в реку страшные таблички.
На этот раз через речку пришлось переправляться вброд. Она хоть и оказалась неглубокой, но ноги промокли у всех. Спасало положение только то, что день обещал быть теплым и солнечным. Возвращаться в сторону Паланги казалось легче, ведь они уже знали эту дорогу. За рекой все также продолжали падать немецкие снаряды в районе станции. Немцы били из дальнобойных пушек, думая, что станция занята советскими морпехами, в то время, как там не было никого. Так что тяжелые снаряды просто крошили в труху все, что еще уцелело после пожара. Например, на глазах у Лебедева и его товарищей разнесли на кирпичи тот самый вещевой склад, в котором они сидели перед броском к монастырю, оказавшемся, практически, бессмысленным.
Они обошли сектор разрывов подальше и снова оказались на окраине, на позициях батальона Силина. Тут заговорила рация группы с эсминца «Карл Маркс». Корректировщикам предписывалось отходить последними, вместе со штабом батальона арьергардного прикрытия. Получалось, что они не только начинали десант самыми первыми, но и отходить будут самыми последними.
Тем временем, бой за центр города, прекратившийся на какое-то время, перерос в артобстрел. Отведя свои силы на безопасное расстояние, немцы начали бить по территории монастыря из дивизионных орудий, считая, что там в подвалах засели морпехи. А они уже оттуда ушли. Переправившись за речку и рассредоточившись, морская пехота двигались обратно в сторону Паланги. Лишь батальон майора Силина и корректировщики Лебедева оставались на позициях. Они должны были прикрывать отступление, в том числе, и с использованием флотской артиллерии, если потребуется.
Через полчаса артобстрел прекратился, и немцы пошли в атаку на центр Кретинги. К этому времени основная масса морских пехотинцев уже покинула городок. И только бойцы комбата Силина оставались на позициях, впрочем, затаившись и никак пока себя не проявляя, окопавшись по пригородным перелескам. Еще через полчаса немцы, осторожно продвигаясь, снова заняли центр Кретинги, втянувшись обратно в городок. И сразу же получили новую порцию залпов с кораблей эскадры. Что, конечно, вызвало у них некоторое замешательство. Солдаты вермахта слишком поздно поняли, что попали в огневую ловушку, и что никаких советских морпехов в городке давно уже нет.
Немцы бросились в погоню через речку, но и речка вся уже давно оказалась пристрелянной. На ее берегу снаряды, посланные советской эскадрой, тоже поубивали много людей в униформе цвета фельдграу. А, когда немецкие пехотинцы, которым повезло через речку перебраться, все же двинулись от нее к железной дороге, то попали на этот раз под минометный обстрел арьергардного батальона под командованием Силина.
Потери немцев все росли, а догнать отступающих морпехов у них никак не получалось. Причем, последние особо не торопились, по пути собрав все трофеи, которые могли унести. А их оказалось немало. Каждый морской пехотинец тащил с собой какое-нибудь немецкое оружие и боезапас к нему, а также вещевой мешок, набитый всякой снедью, включая сигареты, сахар, баварские сосиски и даже бутылки шнапса. Не зря же, отступая, морские пехотинцы прошли поближе к станции, где уже прекратились взрывы горящих боеприпасов, да и пожар почти угас. Они поживились в продовольственных складах, предназначенных для армии вторжения, которые почти не пострадали от пожара, только лишившись местами крыш, стен и ворот от обстрела. Отступая, морпехи заминировали все, что там еще оставалось.
Не в силах помешать отступлению десантников, немцы вызвали авиационную поддержку. Прилетевшие «лаптежники» начали бомбить позиции арьергардного батальона, а морпехи Силина стреляли по ним из зенитных «Максимов». Как ни странно, после того, как Силин доложил об авианалете, быстро прилетели «красные соколы» на «ишачках» и успешно отогнали «стервятников». Но и немцы за это время продвинулись вперед, снова заняв станцию и железнодорожную насыпь. Тогда Силин дал команду на подрыв фугасов, заложенных морпехами под рельсами, а Лебедев снова вызвал флотскую артиллерию. Так что немцы никак не могли продвинуться из центра Кретинги к окраинам в сторону Паланги. Вся местность между речкой Акмене и железной дорогой оказалась под огневым контролем десанта. Наконец, пришел приказ и Силину сниматься с позиций. Комбат распорядился поджечь заготовленные дымовые шашки. Поставив дымовую завесу, морпехи быстро покидали щели и, рассредоточиваясь, направлялись в сторону Паланги, перебегая от одного перелеска к другому.
Там их уже поджидал сводный заградительный батальон НКВД, собранный из бойцов погранотрядов, отступивших в первый день войны под натиском неприятеля. И сейчас эти бойцы, перевезенные на «морских охотниках» и пограничных катерах в Палангу для поддержки десанта, должны были прикрыть морских пехотинцев на заключительной фазе отхода. В тот самый ответственный момент, когда десант будет грузиться обратно на корабли.
Немцы слишком поздно разгадали план советского командования эвакуировать десантников. Они ожидали, что морпехи просто передислоцируются из Кретинги обратно в Палангу, где продолжат упорное сопротивление. Вместо этого, авиаразведчик, парящий высоко в небе на своей «раме», доложил, что русские начали грузиться на корабли. Тогда командование группы армий «Север» решило помешать эвакуации, но особых сил для этого не имело. Все ударные части завязли в боях, идущих по всей линии фронта. И почти вся фронтовая авиация воевала там же.